— Мы встречаемся здесь каждый год в какой-то безумной надежде на искупление своих и даже чужих грехов. Именно в этом месте, где блестят на солнце слова, выжженные, кажется, у меня в памяти: «Невинным жертвам войны». Возможно, для вас монумент этот – безлик, но для каждого из здесь присутствующих он значит больше, чем вы можете даже представить. Хотите, чтобы я рассказал?
Вон тот мужчина в бежевом пиджаке, что почти сливается с цветами на кусте позади. Его история, поверьте, не слишком печальна: он был одним из тех, кто отдал приказ о вводе войск в мою страну.
О, не смотрите так удивленно, прошу. Он не выглядит несчастным или виноватым, верно? Но я знаю, что сюда, к этому монументу, он приходит каждый год. Кладет у подножия очередную безликую охапку цветов, кружит у памятника еще немного, а потом с бесконечно усталым видом опускается на грязную скамейку, совершенно не заботясь об одежде. А еще я знаю, что в глазах его плещется отражение тех кошмаров, что приходят к нему во сне каждый день. В них он бежит по жаркой пустыне, глотая вязкий воздух и песок вместе с ним, спотыкаясь и падая, но продолжая свой путь. В этих снах он бежит от самого себя, но эта гонка еще не заканчивалась успешно. Я, разумеется, не знаю, что он чувствует, но, уходя, этот интеллигентного вида мужчина всегда останавливается, чтобы с невыразимой тоской посмотреть мне в глаза. Он просит о прощении.
А вот и еще один старый знакомый. Я навсегда запомнил его походку: прихрамывая, он неуверенно и скованно движется вперед, будто в любой момент ожидая нападения. Впрочем, чего еще ожидать от бывшего солдата? Я в первую встречу даже заговорить с ним боялся: затравленный взгляд и острая, словно лезвие улыбка отпугивали любых нежелательных собеседников. Но теперь я знаю и его историю. Слышите ли вы его крик? Он бесшумен, но так надрывен. Видите ли вы то пламя, в котором он горит? Оно синее, безжизненное, такое холодное, каким не должен быть огонь. Иногда можно заметить его всполохи, бледные, едва заметные на фоне безликого кусачего неба. Но даже не вздумайте смотреть на него. Это пламя засасывает, обволакивает голубоватой дымкой, пробирается в легкие, унося с собой частицы воздуха, по венам подбирается к сердцу, заставляя его биться все быстрей и быстрей. Его ладони покрыты тонкими белыми шрамами от осколков, а еще он не чувствует больше физической боли. Ему, пожалуй, хуже всех. Он верил в то, что им говорили, он ненавидел по приказу, он убивал, потому что кто-то сказал ему убивать. И сейчас он здесь, и, поверьте, ни перед кем не извиняется. Он понимает, что все это было глупо, кроваво, безумно, жестоко, и все, что ему остается: приходить сюда. Он сидит на голой земле позади монумента около часа, а потом бесшумно растворяется в толпе, оставляя после себя чувство невыразимой горечи.
Вижу, вы уже заметили девушку, и вам, вероятно, кажется, что этому хрупкому созданию здесь не место, и тем более уж не место на войне. Я с вами, безусловно, соглашусь, но сделанного не исправишь. Девчушка эта привыкла охотиться за сенсациями, за фотографиями, сжигающими душу, за историями, заставляющими в безмолвии замирать на месте. Это и привело ее в нашу разрываемую всеми стихиями умирающую вселенную.
Она хотела, чтобы мир услышал наши крики и молитвы, она хотела, чтобы никто не смел игнорировать наши бесконечные жертвы. Она хотела помочь, но когда, в конце концов, этого было достаточно? Война сломала ее, раскрошила на режущие осколки, а потом собрала заново, склеила во что-то уродливое и несуразное. Она была смелой так долго, как могла, но липкий страх со временем вытеснил в ней эту солнечную безрассудность и храбрость. Она, понимаете ли, когда-то верила в справедливость. Она полагала, что люди не помогаю нам, потому что не знают масштабов катастрофы, не знают о наших страданиях. Но мы сами, пожалуй, заставили ее понять истину: люди не помогают, потому что им все равно. «Я услышала эти слова, с дерзостью и злостью брошенные мне в лицо. Через минуту я осознала их смысл, а потом просто опустилась прямо посреди пыльной дороги на колени и зарыдала, громко и надрывно, как рыдала в детстве после падения с дерева. Люди дико смотрели на меня, солдаты издевательски смеялись, а я лишь всхлипывала и размазывала грязи по лицу», — со смущением рассказала мне эта девчушка. Я ответил тогда, что слез не стоит стыдиться, особенно в момент, когда приходит осознание: для других ничего не стоят сотни чужих жизней. Она в ответ лишь печально улыбнулась. Посидев еще буквально две минуты, она натянула мягкие перчатки и, зябко поежившись, дружелюбно со мной попрощалась.
Я на самом-то деле надеялся, что свою историю рассказывать не придется. Зачем вам знать о том, как в уже почти мертвом мире тщетно пытался я сохранить человечность? По крайней мере, я могу сказать, что не убивал без нужды – прекрасное оправдание, не так ли? Я просто хотел жить. Желание, которому в обычное время мы значения не придаем, контролировало тогда всю мою сущность. Я не был подобен животному, нет, но и на Человека с большой буквы, знаете, мало походил. Я мародёрствовал и грабил, стрелял, чтобы не выстрелили в меня. Жил в темных сырых подвалах, перебирался из одного разрушенного здания в другое. Ах, я не упомянул? В мой дом попала бомба в первые дни начала войны. Семья моя как раз находилась внутри, а я грабил магазин неподалеку. Знаете выражение: «Везет, как утопленнику»? Это про меня. Я хотел выжить и делал для этого все. Сейчас я жив, но спросите, счастлив ли я? А, впрочем, молчите.
Я рассказал это не просто так. У человечества короткая память, и скоро мы канем в небытие. Но мы должны, обязаны уберечь других от наших ошибок. Я хотел бы, чтобы вы запомнили, сколько жизней выжгла и унесла война. Я хотел бы, чтобы вы осознали и передали всем, кому можете, что война никогда, слышите, никогда не может быть решением. И в ней нет победителей или проигравших, а есть лишь поломанные судьбы, подобные нашим. И мне, и дипломату, и солдату, и девчушке-репортерше казалось, что война всегда где-то далеко, она не затронет нас, не коснется. А потом мы убивали, жертвовали чужими жизнями, день за днем немного умирали внутри. И все, что мы можем теперь: приходить сюда каждый год, безмолвно и отчаянно смотреть друг другу в глаза и глупо надеяться, что ошибки наши не будут повторены и не будут забыты наши бессмысленные жертвы. Мы никого уже не виним, потому что и сами забыли о том, что человеческая жизнь – высшая ценность. И мы можем бесконечно извиняться перед теми, кто пострадал от наших рук, а они могут даже простить нас. Но одного никогда нам не удастся – простить самих себя.
Автор: Краснова Ксения
сильно, до слез
а ведь это правда «люди не помогают, потому что им все равно»
Да, мне тоже понравилось, поэтому я решила выложить это маленькое сочинение, хотя к теме сайта оно не относится, но скоро День Победы.